Лагерная психология: переработка человека на фабриках смерти
Духовность, религия и тяга к прекрасному
Вместе с тем отмирают все «непрактичные» переживания, все высокие духовные чувства. По крайней мере, это происходит у подавляющего большинства. Все то, что не приносит реальной выгоды, лишнего куска хлеба, половника супа или сигареты, все, что не помогает выжить здесь и сейчас, полностью обесценивается и кажется излишней роскошью.
«Исключением из этого более или менее закономерного состояния были две области – политика (что понятно) и, что очень примечательно, религия, – говорит автор. – О политике говорили повсюду и почти беспрепятственно, но это было в основном улавливание, распространение и обсуждение слухов о текущем положении на фронте. <…> Религиозные устремления, пробивавшиеся через все здешние тяготы, были глубоко искренними».
Несмотря на явный психологический регресс узников и упрощение сложных чувств, у некоторых из них, хоть и у немногих, напротив, развивалось стремление уйти в себя, создать какой-то свой внутренний мир. И, как ни парадоксально, более чувствительные с ранних лет люди переносили все тяготы лагерной жизни чуть проще, чем те, кто имел более сильную психологическую конституцию. Более чувствительным натурам было доступно некое бегство в свой духовный мир из мира ужасающей реальности, и они оказывались более стойкими.
Эти немногие сохранили и потребность воспринимать красоту природы и искусства. Это помогало хотя бы ненадолго отключиться от лагерной действительности.
«При переезде из Аушвица в баварский лагерь мы смотрели сквозь зарешеченные окна на вершины Зальцбургских гор, освещенные заходящим солнцем. Если бы кто-нибудь увидел в этот момент наши восхищенные лица, он никогда бы не поверил, что это – люди, жизнь которых практически кончена. И вопреки этому – или именно поэтому? – мы были пленены красотой природы, красотой, от которой годами были отторгнуты», – пишет Франкл.
Время от времени в бараках устраивались небольшие эстрадные концерты. Они были незатейливыми: пара спетых песен, пара прочитанных стихотворений, разыгранных шуточных сценок. Но это помогало! Настолько, что сюда приходили даже «непривилегированные», обычные узники, несмотря на громадную усталость, рискуя даже упустить свой суп.
Точно так же, как некоторые сохранили тягу к прекрасному, отдельные люди сохранили и чувство юмора. Это кажется невероятным в тех условиях, в которых они оказались, но ведь юмор – это тоже некое оружие нашей психики, которая борется за самосохранение. Хотя бы ненадолго, но юмор помогает преодолеть тягостные переживания.
В психологии существует специальный термин, описывающий симптомокомплекс тех, кто прошел через фабрики смерти, – синдром концентрационных лагерей. Он относится к одному из вариантов так называемого посттравматического стрессового синдрома (ПТСР). Часто расстройство приобретает хронический характер с определенным набором признаков: астения, головная боль, головокружение, депрессия, тревога, страхи, ипохондрия, снижение памяти и концентрации внимания, нарушение сна, кошмарные сновидения, вегетативные нарушения, затруднения в межличностных контактах, утрата активности и инициативы. Но главным симптомом считается чувство вины оставшегося в живых.
Обесценивание собственного «Я»
Мысли большинства, впрочем, были заняты исключительно выживанием. Это обесценивание внутренней духовной жизни, как и собственно жизни человеческой, система нумерации вместо имен, постоянные унижения и побои постепенно приводили к обесцениванию личности, самого себя. Не у всех, но у подавляющего большинства.
И это большинство страдало от своеобразного чувства неполноценности. Каждый из этих страдающих в прошлой жизни был «кем-то», по крайней мере, считал так. В лагере же с ним обращались так, словно он действительно «никто». Конечно, были и люди, поколебать чувство собственного достоинства которых было невозможно, поскольку оно имело духовную основу, но многие ли представители рода человеческого вообще обладают столь прочным фундаментом для самооценки?..
Виктор Франкл: «Человек, не способный последним взлетом чувства собственного достоинства противопоставить себя действительности, вообще теряет в концлагере ощущение себя как субъекта, не говоря уже об ощущении себя как духовного существа с чувством внутренней свободы и личной ценности. Он начинает воспринимать себя скорее как частичку какой-то большой массы, его бытие опускается на уровень стадного существования».
Человек действительно начинает ощущать себя подобно овце в стаде, которую заставляют двигаться то вперед, то назад, подобно овце, которая только и знает, как избежать нападения собак, и которую периодически хоть на минуту оставляют в покое, чтобы дать ей немного поесть.
Те же явления выделяет и другой австрийский психиатр – Бруно Беттельгейм, также побывавший в фашистских концлагерях (наблюдения специалиста пересказывает М. Максимов в своей статье «На грани – и за ней. Поведение человека в экстремальных условиях»). Искусственная инфантилизация и отупение лагерников происходили через привитие взрослому человеку психологии ребенка, хроническое недоедание, физические унижения, намеренно бессмысленные нормы и работы, уничтожение веры в свое будущее, недопущение индивидуальных достижений и возможности как-то повлиять на свое положение.
«Так что то состояние человека в лагере, которое можно назвать стремлением раствориться в общей массе, возникало не исключительно под воздействием среды, оно было и импульсом самосохранения. Стремление каждого к растворению в массе диктовалось одним из самых главных законов самосохранения в лагере: главное – не выделиться, не привлечь по какому-нибудь малейшему поводу внимание СС!» – говорит автор.
Несмотря на все это, существует и самая настоящая тоска по одиночеству – естественное чувство для любого человеческого существа. Это и понятно, ведь уединиться, ненадолго побыть с самим собой в лагере просто негде.
Первые эксперименты с газом были проведены в Освенциме в сентябре 1941 года, когда еще не был построен лагерь Биркенау (Освенцим II, который будет в два раза больше Освенцима I и станет крупнейшим в истории лагерем смерти).
Раздражительность
Еще одна психологическая особенность лагерника. Она появляется вследствие постоянного голода и недосыпания, которые вызывают ее и в обычной жизни. В лагере ко всем бедам добавлялись еще и насекомые, которыми буквально кишили все бараки с заключенными. И без того малое количество сна резко сокращали кровососущие паразиты.
Вся система концентрационных лагерей была направлена именно на это – заставить человека опуститься до животного уровня, уровня, когда он не может думать ни о чем кроме еды, тепла, сна и хотя бы минимального комфорта. Необходимо было сделать из человека покорное животное, которое будет умерщвлено сразу же после того, как иссякнет его рабочий ресурс.
Безбудущность
Тем не менее лагерная действительность влияла на изменения характера лишь у тех узников, кто опускался как в духовном, так и в чисто человеческом плане. Это случалось с теми, кто больше не чувствовал вообще никакой опоры и никакого смысла в дальнейшей жизни.
«По единодушному мнению психологов и самих заключенных, человека в концлагере наиболее угнетало то, что он вообще не знал, до каких пор он будет вынужден там оставаться, – пишет Франкл. – Не существовало никакого срока! Даже если этот срок еще мог обсуждаться <...> он был неопределенным настолько, что практически становился не просто неограниченным, а вообще безграничным. «Безбудущность» настолько глубоко вошла в его сознание, что он воспринимал всю свою жизнь только под углом зрения прошлого, как уже прошедшее, как жизнь уже умершего».
Нормальный мир, люди, находящиеся по ту сторону колючей проволоки, воспринимались узниками как нечто бесконечно далекое и призрачное. Они смотрели на этот мир, словно мертвые, которые смотрят «оттуда» на Землю, понимая, что все, что они видят, утрачено для них навсегда.
Отбор узников не всегда происходил по принципу «налево» и «направо». В некоторых лагерях их делили на четыре группы. Первая, которая составляла три четверти всех новоприбывших, отправлялась в газовые камеры. Вторую направляли на рабские работы, в ходе которых подавляющее большинство тоже погибало – от голода, холода, побоев и болезней. Третья группа, в основном близнецы и карлики, отправлялась на различные медицинские эксперименты - в частности, к знаменитому доктору Йозефу Менгеле, известному под прозвищем «Ангел смерти». Опыты Менгеле над заключенными включали анатомирование живых младенцев; впрыскивание химических веществ в глаза детям с целью изменения цвета глаз; кастрацию мальчиков и мужчин без использования анестетиков; стерилизацию женщин и т. д. Представители четвертой группы, преимущественно женщины, отбирались в группу «Канада» для использования немцами в качестве прислуги и личных рабов, а также для сортировки личного имущества заключенных, прибывающих в лагерь. Название «Канада» было выбрано как издевка над польскими заключенными: в Польше слово «Канада» часто использовалось как восклицание при виде ценного подарка.
Отсутствие смысла
Всем врачам и психиатрам давно известно о самой тесной связи между иммунитетом организма и волей к жизни, надеждой и смыслом, которыми человек живет. Можно даже сказать, что тех, кто утраивает этот смысл и надежду на будущее, смерть поджидает на каждом шагу. Это можно наблюдать на примере вполне еще крепких стариков, которые «не хотят» больше жить – и довольно скоро действительно умирают. Людей, готовых к смерти, последняя обязательно найдет. Поэтому в лагерях часто умирали от безысходности. Те, кто долгое время чудесным образом противостоял болезням и опасностям, наконец, утрачивали веру в жизнь, их организм «послушно» сдавался инфекциям, и они уходили в мир иной.
Виктор Франкл: «Девизом всех психотерапевтических и психогигиенических усилий может стать мысль, ярче всего выраженная, пожалуй, в словах Ницше: «У кого есть «Зачем», тот выдержит почти любое «Как». Надо было в той мере, в какой позволяли обстоятельства, помочь заключенному осознать свое «Зачем», свою жизненную цель, а это дало бы ему силы перенести наше кошмарное «Как», все ужасы лагерной жизни, укрепиться внутренне, противостоять лагерной действительности. И наоборот: горе тому, кто больше не видит жизненной цели, чья душа опустошена, кто утратил смысл жизни, а вместе с ним – смысл сопротивляться».
Свобода!
Когда над концлагерями начали один за другим водружаться белые флаги, психологическое напряжение узников сменилось расслабленностью. Но и только. Как ни странно, никакой радости заключенные не испытывали. Лагерники так часто думали о воле, об обманчивой свободе, что она утратила для них реальные очертания, поблекла. После долгих лет каторжного заточения человек не способен быстро адаптироваться к новым условиям, пусть даже самым благоприятным. Поведение тех, например, кто побывал на войне, даже показывает, что, как правило, человек не может привыкнуть к изменившимся условиям никогда. В своей душе такие люди продолжают «воевать».
Вот как описывает свое освобождение Виктор Франкл: «Вялыми, медленными шагами плетемся мы к лагерным воротам; нас буквально ноги не держат. Пугливо оглядываемся, вопросительно смотрим друг на друга. Делаем первые робкие шаги за ворота… Странно, что не слышно окриков, что нам не грозит удар кулака или пинок сапогом. <…> Добираемся до луга. Видим цветы. Все это как бы принимается к сведению – но все еще не вызывает чувств. Вечером все снова в своей землянке. Люди подходят друг к другу и потихоньку спрашивают: «Ну скажи – ты сегодня радовался?» И тот, к кому обращались, отвечал: «Откровенно говоря – нет». Отвечал смущенно, думая, что он один такой. Но такими были все. Люди разучились радоваться. Оказывается, этому еще предстояло учиться».
То, что испытали освобожденные узники, в психологическом смысле можно определить как выраженную деперсонализацию – состояние отстраненности, когда все вокруг воспринимается как иллюзорное, ненастоящее, кажется сном, в который еще невозможно поверить.
